Сказание о Майке Парусе - Страница 19

К оглавлению

— От темнота! — восхищался конопатый. — Да родом-то ты откель?

Парень снова со смаком зевнул, отвернулся:

— Далече мы живем. В урманах...

Разговор он, видимо, считал никчемным, но ребята только входили в раж.

Шибко уж захотелось узнать, какой силою обладает этот великан.

— Слышь, давай с тобой поборемся? — предложил конопатый и запрыгал, как дворняга вокруг матерого медведя.

Парняга покосился на него, хмыкнул:

— Не займай.

— Пошто так?

— Ушибить могу.

— А давай спробуем?

— Не займай.

Надо было его разозлить, а сделать это — парни поняли — не так-то легко. Конопатый подмигнул одному из них, тот незаметно лег сзади, детине под ноги. Конопатый с разбегу кинулся на парнягу, он хотел отступить, запнулся и грохнулся оземь. Человек десять бросились на поверженного богатыря.

— Не займай! — рявкнул он, облепленный парнями с ног до головы.

— Струсил, ведмедь, в штаны, поди, напустил?! — взвизгнул конопатый и стал крутить ему уши.

— А-а-а! Бо-ольно! — взвыл бедолага и только теперь ворохнулся.

Парни кубарем полетели во все стороны. Он успел поймать конопатого за шкирку. Приподнялся сам и его поднял, приблизил лицом к своему лицу.

— Ты за што меня так, а? — спросил с недоуменным удивлением. — Я ить тебя не трогал... За што?

Парнишонка посинел, сучил в воздухе ногами.

— Не надо больше так... больно мне, — пожаловался ему детина и осторожно поставил на землю. Конопатый сорвался с места и стриганул за ближний сарай...

Запрягли лошадей, снова тронулись в путь. Маркела заинтересовал этот добродушный дремучий богатырь, он перебежал к нему в сани. Парняга хмуро отвернулся от незваного гостя, подстегнул лошадь.

— Тебя как звать-то? — спросил Маркел.

— Зови хоть горшком, только в печь не суй.

— Да я это... по-хорошему, — смутился Маркел. — Познакомиться хочу...

Детина пристально поглядел ему в лицо, понял, наверное, что здесь без подвоха.

— Макаром меня зовут.

— Ага. А меня — Маркелом. Ты что, и впрямь не знаешь, что царя-то скинули?

— Кто его скинул?

— Ну... народ.

— Не можно так, — уперся Макар, — врете вы все. Как без царя-то, вы чо?

— А зачем он тебе? Или он кормит-поит тебя? Ты сам вон какой сильный. А царь... он как тот конопатый: только вред приносил, больно делал.

— Не можно так. Грех. Царь землю дал...

— Да какую землю-то! — вскипел Маркел. — Почему она царева, земля-то, родил он ее, что ли?! Ты ее пашешь — значит, твоя она должна быть. А царь... он такой же человек. Ты, к примеру, одним щелчком его смог бы убить.

— Не такой. Царь — от бога. Грех...

— Народец! — изумился Маркел. — Это сколько же надо, чтобы от царей он отвык?! И отвыкнет ли?..

На другой день подъезжали к Каинску. У Маркела было хорошее настроение. Подмывало его иногда — выкинуть какую-нибудь шутку.

На передней подводе парни допили припрятанную сивуху, горланили песни. Маркел подсел к ним, тоже притворился пьяным.

— Надоело это старье! — кричал он. — Давайте новую разучим. Сначала — тихонько, а когда заедем в город, тогда уж во всю силу. Удивим всех...

Новая песня ребятам понравилась.

— Дажеть на молитву маленько смахивает, — заметил один из них.

И вот, когда подводы втянулись в узкие улицы города, в десяток здоровенных глоток грянула эта песня:

Вставай, проклятьем заклейменный,
Весь мир голодных и рабов!
Кипит наш разум возмущенный
И в смертный бой вести готов!..

Из домишек повыскакивали люди, недоуменно таращились на проезжающих.

— Красные! — крикнул кто-то в толпе.

К поющим, очумело нахлестывая лошадь, из хвоста обоза мчались на своей кошевке сопровождающий офицер и урядник Ильин. Маркел вовремя удрал.

— Прекратить! — орал урядник. — Кажите, кто научил!

Хмельные ребята осовело моргали глазами:

— Был тут какой-то... Убег...

— Найтить!

— Чего они найдут — лыка не вяжут, — остановил Ильина офицер.

* * *

Из Каинска новобранцев направили в Барабинск, оттуда двое суток тащились они до Омска поездом, в телячьих теплушках.

Маркел вместе с односельчанином Мишкой Гуляевым был зачислен рядовым восьмого кадрового полка. Началась казенная солдатская жизнь. Поначалу было странное ощущение отрешенности от всего сущего. Была рота — группа людей в одинаковых одеждах, даже с одинаковыми лицами, был командир — горластый усач с перебитым носом, был раз и навсегда заведенный железный распорядок: подъемы, учения, обеды, отбои... Все это казалось до смешного пустым и никчемным, механически однообразным, как стук часового маятника.

Но постепенно Маркел стал приглядываться к окружающим его людям, и они уже не представлялись такими похожими друг на друга, как картонные клоуны, выполняющие одни и те же заученные, глупые движения. Оказалось, люди везде остаются людьми и каждый человек в отдельности — это целый мир, удивительно сложный и многогранный...

Рота, состоявшая раньше, видимо, из одних «стариков», была наполовину разбавлена новобранцами. Сюда попали и два кержацких парня из тех пятерых, что призывались вместе с Маркелом. Сначала они держались ото всех особняком, были угрюмы и неприступны, как затравленные волчата. Но скоро один из них, Курдюков, стал отмежевываться от товарища. Оказался он парнем веселого нрава да к тому же голос имел высокий и чистый — стал ротным запевалой. Другой, Кирилл, смотрел на него осуждающе, ночами, на казарменных нарах, подолгу внушал ему что-то сердитым шепотом. Но из Курдюкова так и перла наружу раньше скованная, непокорная натура: он отмахивался от Кирилла, как от назойливой мухи. Скоро стал курить, а когда случалось — не прочь был выпить.