Сказание о Майке Парусе - Страница 56

* * *

— Ну и занесло же вас... к черту на кулички. Погоди, передохнем немного, — Маркел опустился на коряжину, стал стягивать неподатливые от сырости сапоги.

— Ага, забрались туда, где Макар телят не пас, — весело отозвался Спирька, присаживаясь рядом. — Тутока нас никакие власти не доставали... Семь верст до небес, и все лесом...

Чубыкин послал Маркела Рухтина на разведку: узнать, можно ли пройти лесными дебрями и болотами к селу Кыштовка, где засел крупный отряд особого назначения под командованием штабс-капитана Чернецкого.

В лоб село не взять: все подходы к нему бдительно охраняются, каратели отлично вооружены. А если попробовать внезапным ударом, со стороны непроходимого ряма, откуда Чернецкому и в голову не придет ждать неприятеля? На подобных расчетах и строилась боевая тактика партизанского командира, и удача ему пока не изменяла.

А верным помощником Ивана Савватеевича стал смекалистый и осторожный, рано возмужавший Майк Парус, который мог теперь подавить в себе неуверенность и природную застенчивость, мог безошибочно ориентироваться в любой обстановке. Ведь партизанскому связному, каким был Маркел, приходилось попадать в самые неожиданные условия, подчас рисковать жизнью, в разрозненных, разбросанных по тайге отрядах, куда посылал его для связи командир, самостоятельно принимать решения, соответственно быстро меняющимся обстоятельствам.

Недавно был случай. Объявился в таежном районе, где действовал отряд Чубыкина, новый партизанский командир, который тоже, как когда-то Митька Бушуев, именовал себя атаманом, — некий Саша Соколовский. С образованием, говорят, и не из простого мужицкого сословия, но нет, далеко не Митька Бушуев — открытая и честная душа, который по наивности своей мечтал одною саблею извести всех притеснителей народа и установить справедливость на всей земле.

Саша же имел корыстные личные цели, больше всего на свете любил славу и чихать хотел на нужды крестьянские, а до Чубыкина стали доходить слухи, что, действуя под маской партизан, шибко пакостит атаман Соколовский: грабит крестьян, занимается насилием, проповедует свои бредовые идеи и вообще позорит и топчет завоеванное уважение к партизанам со стороны населения.

Не столько умен, сколько хитер был Саша: сумел-таки набрать в свой отряд с полсотни мужиков, убедить их, обратить в свою веру, и действовал «под шумок» — осторожно и осмотрительно.

Чубыкин направил к Соколовскому Рухтина разведать, чем дышит новоиспеченный атаман. Послал негласно: проникнуть в отряд рядовым «партизаном», все разузнать, а потом уж и решать, что делать с атаманом.

Но через неделю Маркел привел к Чубыкину ватагу Соколовского в полном составе, сам же Саша прибыл верхом на коне, привязанный к седлу. Пришлось пойти на такую жесткую крайность, потому как лихой атаман вел себя весьма непристойно: орал, ругался, дрыгал привязанными к стременам ногами и даже плевался. Видно, никак не мог примириться с тем, что его, потомственного интеллигента, бывшего кадрового офицера царской армии, обвел вокруг пальца какой-то деревенский мальчишка, который быстро сумел найти подход к его «хлопцам-разбойникам». Многие и сами уже раскусили корыстные цели своего атамана, других пришлось припугнуть, сказав, что Иван Савватеевич не сегодня-завтра намерен заняться бандой Соколовского, обуздать, прибрать ее к рукам, — и тогда уж кое-кому не поздоровится...

Не мог, не желал примириться Саша и с тем, что так быстро и позорно рухнули его заветные мечты, его давно взлелеянные планы на завладение всеми партизанскими силами урмана, а после, если даст бог, и на создание особой таежной республики, которая будет диктовать свои условия самому верховному правителю Колчаку...

Вот почему так ярился атаман, так выл и бился в седле, сулился всех перевешать и мысли свои потаенные выплеснул; вдобавок ко всему под хмельком был Саша, а известно: что у трезвого на уме, то у пьяного на языке, — так что Чубыкин, подойдя на безопасное от плевков расстояние, первым делом осведомился, не болен ли атаман, а когда узнал, что здоров и вроде бы в собственном уме, то рассудил так:

— Толку, однако, не будет из тебя, парень. Наскрозь ты взялся плесенью, грибком ядовитым, а гнилое бревно всю постройку порушить может... Да и этак ежели сказать: горбатого тока могила исправит. Так што, не обессудь, парень, придется тебя... того...

Потом подошел к Маркелу, крепко пожал руку:

— Молодец. Путевый агитатор из тебя получается. Где можно — так-то вот и действуй: словами, а не пулей да штыком. Кровь людская — она не водица...

Маркел понимал, что успех и этой операции внезапного нападения на карателей Чернецкого во многом зависит от него: удачно ли проведет он разведку, найдет ли подходящую тропу через болото, узнает ли, какие у неприятеля силы и как настроены кыштовские мужики?

Сопровождать Маркела вызвался Спирька Курдюков, заверил, что знает эти места как свои пять пальцев, — где-то здесь, среди лесов и болот, его родное кержацкое село, в котором раскольники издавна хоронятся от всего мира. Вот и ломятся теперь парни сквозь непролазные болота, по известной одному Спирьке зыбкой тропе, с обеих сторон которой щерят гнилую разверзшуюся пасть бездонные пучины...

Присели отдохнуть на полусгнившую осиновую колодину; Маркел стянул сапоги, развесил сушить мокрые вонючие портянки. Кожа на ногах побелела и сморщилась от сырости, ветерок приятно щекочет натруженные ступни. Маркел вытянулся вдоль ствола, прикрыл глаза.